Реклама на
сервере
ICQFOTO.RU



Константин

        Этимологическое значение имени Константин, как и других родственных: Констанц, Констанция и прочих, признается насквозь прозрачным и вполне бесспорным; сравнительно мало имен, столь ясных в этимологическом отношении. А именно: своим корнем это имя указывает на постоянство, устойчивость, определенность... В языке хорошо известны антилогизмы, когда вещь или лицо называются прямо противоположно мыслимой при этом оценке их. Таковы бесчисленные ласковые и почтительные названия лихорадок, смерти, у многих народов - диких зверей, когда они представляют действительную опасность; таковы же добрые эпитеты злых божеств и враждебных явлений природы. Таково, в частности, древнее название Черного моря - "Гостеприимное", хотя его за постоянные бури считали особенно опасным, особенно неприязненным. Таково же название Веnеуеnllm, то есть "Благой исход", хотя его на самом деле признавали несчастливым, Маlеуеnllm - "Дурным исходом". Благими богинями именовались в древности Черные Керы, Смерти.
         Сейчас не место обсуждать психологические мотивы такой псевдонимии, или, точнее, паронимии, ни тем более онтологический смысл ее. Пусть остается без возражения обычная мысль исследователей быта, что в подобных случаях человек старается задобрить лестью злые явления ила назвать их так, чтобы название не оказалось призывом, наконец - желанием отвратить неприятным именем именуемого всех тех, кому не след им интересоваться: так, башкирское имя Уткоден, то есть Собачий Зад, дается мальчикам, чтобы злые духи не польстились на ребенка. Как бы то ни было, в языке есть эта склонность перегибать значение слова на обратное. К разряду этих явлений относится и имя Константин...
         В самом деле, нет характера с большим непостоянством в чистом значении этого последнего слова, нежели характер Константина. Бывают люди непостоянные от легкомыслия, просто мало вдумывающиеся в свои поступки и отношения, у которых все впечатления текут без задержек. Бывает непостоянство другого рода, когда человек обуреваем страстями и каждое новое впечатление овладевает им всецело. Бывает еще коварное непостоянство, при котором ведется с помощью вероломства некоторая своя линия, тогда как все остальное служит лишь средством для нее и, сослужив свою службу, отбрасывается и предается как ненужное. Наконец, есть и непостоянство Дон-Жуана, за которым скрывается некоторое смутное, но упорное искание чего-то вечного и безмерного. Эти виды непостоянства возникают как следствие некоторых внутренних движений и не могут потому печататься за самостоятельную характеристику личности. Напротив, непостоянство Константина не зависит oт чего-либо, а само есть первичная черта характера. Константин непостоянен не почему-либо и не для чего-либо, а волей к непостоянству как к таковому. В Константине наиболее характерен какой-то немотивированный каприз, нетерпеливость к бытию, в том числе и к самому себе, нервическая реакция на жизнь, воля к непостоянству. Это человек, который сам не знает, чего он хочет глубинно, а потому и длительно, и, начав в определенной тональности, он вдруг без модуляций переходит в другую, оборвав первую с каким-то словно раздражением не то на других, не то на себя, что связался с нею. Словно придворный, избалованный лестью и незнанием себе ответа "нет", Константин внутренне злится на весь свет и на себя самого и, задав миру вопрос, не дает себе труда выслушать ответ мира. Константин нетерпелив к бытию - и внешнему, и своему собственному, дергает его высокомерно избалованно привычным жестом явного превосходства, хотя это есть именно привычка показывать свое превосходство, а не сознание его и не убеждение в нем: к себе самому Константин может быть так же капризно требовательным.
         Константин - натура одаренная и, главным образом, тонкой чувствительностью ко всяким духам и всяким внушениям. Он мгновенно распознает самые тонкие оттенки и вкусы, но его чуткость пассивна и похожа на женскую. Он гордится своей чуткостью и привыкает считать ее единственно достойным качеством, признаком превосходства, утонченности, исключительности. Он не видит других качеств и достоинств, кроме изысканности. Но, не имея в душе долга, он вообще лишен и тех переживаний, которые длятся долго. Импрессионизм - его стихия. Между тем всякий стиль и все действительно совершенное отстаиваются долгими годами. Поэтому Константин плохо понимает глубокую разницу между достижениями большой культуры и театральной или выставочной нарядностью теперешнего часа, точнее сказать, не то чтобы плохо понимает, а скорее не желает считаться с ним и практически предпочтет мимолетное. Мало того, длительные создания человеческого постоянства его могут даже раздражать своей неизменностью, требующей постоянства и от окружающих, и от него самого. Константин в погоне за изысканным склонен предпочесть дешевую, но острую новинку вековечному, и даже будет рад иметь дело с первой, потому что на другой день ее можно будет брезгливо отбросить, занявшись новой игрушкой, а вековечное может даже не заметить около себя Константина, и в каком-то тайном предчувствии этою он старается наперед выразить свое презрение этому последнему. Но его одаренность и его от природы тонкий вкус не оставляют его в неведении об истинной ценности пренебрегаемого и о дешевости избираемого. Он избирает последнее, но себе самому враждебен за такой выбор и тут же готовится бросить избранное, чтобы пойти за новым.
         Однако вкус его в самой глубине - безошибочен, и, неверный ничему внешнему, Константин бывает порой неверен и себе самому; учует что-то первосортное, не замечаемое другими и, вопреки согласному голосу всех окружающих, постарается выдвинуть его на первый план и превознести превыше всего прочего. Может быть, и тут наряду с чуткостью Константина действует некий каприз - неотъемлемая от Константина изысканность, побуждающая его действовать наперекор толпе. Но если это и каприз, то счастливый, Колумбово яйцо, которое дает в одних случаях новую эпоху, в других - новое направление, в третьих - новый ослепительный поворот мысли.
         Такие "капризы" со стороны человеческой могут быть провидческими, могут существенно ломать историю, и трудно себе представить, как могли бы совершиться в истории, большой или малой, такие повороты и переломы, если бы исторические деятели хранили всегда спокойствие, благоразумие и осторожность, если бы они всегда по справедливости учитывали все достойное учета и опасались погрешить против всех известных им истин. Но тут выручает спасительный каприз Константина: остро учуяв среди многих великолепных истин одну, затертую и невзрачную, но на самом деле таящую в себе будущее, Константины - не то чтобы всегда останавливаются на них, но имеют силу остановиться и, пренебрегая осторожным распутыванием сложных обстоятельств, объявляют вопреки справедливости все остальное несуществующим и только это одно, ими, по-видимому, столь пристрастно выдвигаемое, - единственно ценным и достойным внимания. Это делается столь капризно, самовластно и даже высокомерно, что превозносимое ими чрезвычайно быстро принимается окружающими и одерживает культурную победу.
         Тут сразу содействуют друг другу и тонкая угадка Константина, которой он уловил истинное соотношение подспудных сил истории, и податливость толпы к внушениям, когда они провозглашаются без призыва к вдумчивости, в особенности если они, имея за собой правду, высказываются как дерзкое требование. Одним ударом, нередко наносимым с высокомерной небрежностью, Константин дает победу и преобладание тому, что, если бы начать учитывать все наличные обстоятельства, могло бы быть проведено в жизнь лишь медленно, путем уступок, соглашений и многих обсуждений.
         Но, тонко угадав положение вещей и поймав момент, Константин обычно не умеет и не хочет взрастить в тишине посаженное им семя. Когда оно стало признанным, ему кажется недостаточно изысканным разделять общую мысль, и он соперничает с самим собой, стараясь прибавить к правильной своей угадке еще другие, но уже вымученные и дешевые.
         Он может начать украшать подлинно живой росток, им посаженный, и украшения эти, надеваемые на него в избытке и невдумчиво, часто бывают безвкусны, заставляя даже сомневаться в подлинности того, что они украшают. Только что проявив тончайший вкус и огромную независимость своих оценок и проницательность своей угадки, Константин тут же может смазать все сделанное им и испортить всю свою работу не от недостатка вкуса и не от трусости мышления, а от боязни не быть достаточно тонким, из какого-то панического страха быть постоянным и потому, как ему кажется, однообразным, хотя бы предметом постоянства было не что иное, как собственное его, и притом весьма своеобразное, открытие. Константин редко бывает мудрым: чаще всего оказывается, что он перемудрил, стараясь превзойти себя самого.
         Неровный в своих мыслях и оценках, Константин неровен и в отношениях к людям. При своей чуткости он временами, чтобы не сказать минутами, может очень близко подходить к людям, угадывая их душевное состояние; когда хочет, а точнее - когда ему захочется, он бывает добр и отзывчив. Но тут же может найти другая стихия - Константин сделается угрюмым без какой-либо уловимой причины. И это не оттого, что он хотел причинять зло за что-нибудь; он кусает ногтя, злясь на открывшуюся ему собственную пустоту и чувствуя свое бессилие выйти из нее. Активный, когда найдет на него активность, сам он совсем не может действовать из себя, и, когда нет неизвестно почему прилившей к нему деятельности, он ничего не умеет предпринять, чтобы самостоятельно определиться в отношении к миру. Его душевное состояние напоминает мартовскую погоду, постоянную своим непостоянством и устойчивую в своей неустойчивости: за несколько минут трудно предугадать, что найдет на Константина, и не только окружающим, но и самому ему. Это - и в хорошую, и в плохую сторону.
         Когда говоришь о Константине, то неизменно всплывает в сознании образ: семя экзотического растения, принадлежащего благородному семейству, но выросшее на чахлой, али скорее, на очень неглубокой земле; этот росток имеет явные признаки своего благородства, но столь же явно наличная его жизненная сила не соответствует тем большим требованиям, которые предъявляются ему его видом. И растение это - то выше, то ниже обычных трав, в нем чувствуется неправильность роста.
         Так и Константин - характерное имя декаданса, и завершенных циклов истории, и падающих культур, и кончающихся направлений мысли, и отдельных родов. Тут, в среде упадочной, он находит себе наиболее выгодные условия, и не без причин именно с Константином связала себя угасающая Римская Империя.

 Главная Copyright © 1998-99 ICQFOTO.RU Назад 

Реклама на
сервере
ICQFOTO.RU